Фото Kena Betancur / VIEWpress/Corbis via Getty Images
Присоединение России к Парижскому соглашению не только не угрожает развитию ее топливно-энергетического комплекса, но и может стать фактором модернизации — но лишь в том случае, если на место эмоций и кампанейщины придет прагматичное отстаивание национальных интересов
Прошлая неделя принесла сразу два события, ненадолго всколыхнувших интерес публики к вопросам изменения климата. И если выступление шведского подростка Греты Тунберг с трибуны Генеральной ассамблеи ООН относится скорее к жанру эксцентрики и не заслуживает серьезных комментариев, то присоединение России к Парижскому соглашению по климату, несомненно, требует прояснить несколько немаловажных моментов.
О чем говорится в Парижском соглашении?
Широкая общественность представляет себе содержание Парижского соглашения в самых общих чертах: люди лишь знают, что там говорится о климате, глобальном потеплении и снижении выбросов парниковых газов. Некоторые к тому же, не вдаваясь в различия между Парижским соглашением и Киотским протоколом, полагают, что речь там идет о квотировании выбросов и механизме торговли квотами.
На самом деле Парижское соглашение 2015 года — стратегический документ, имеющий несколько важных преимуществ перед предшествовавшим ему Киотским протоколом (1997). Одно из них состоит в том, что Киотский протокол — как и кампания шведской школьницы — полностью сосредоточен на проблеме выбросов. Напротив, Парижское соглашение ставит три равновеликие задачи.
187 стран, включая Россию, ратифицировали договор, однако «мелкий шрифт» туда пока не вписан
Первая задача — снижение выбросов парниковых газов. Вторая задача — поглощение парниковых газов, уже накопленных и накапливаемых в атмосфере. Модельные расчеты Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК) показывают, что даже если полностью выполнить обязательства стран согласно Парижскому соглашению, задача контроля над изменением климата будет решена лишь на треть, и что для достижения цели удержания потепления климата в пределах 2о С (а лучше 1,5о С) за столетие по сравнению с доиндустриальной эпохой надо ежегодно изымать из атмосферы минимум 10 млрд тонн углерода. Главный «поглотитель» углерода — леса. Вопрос оценки их потенциала поглощения, особенно российских лесов, — предмет большой и острой дискуссии. Третья задача — адаптация населения и экономики к глобальным изменениям климата, которая Парижским соглашением определена равнозначной с задачей сокращения выбросов парниковых газов. В период после Киотского протокола значение адаптации явно недооценивалось как институционально, так и финансово. Если сравнить расходы стран и международных финансовых институтов на программы и меры адаптации и снижение выбросов, соотношение будет колебаться от 1:5 до 1:10. В соответствии с установками Парижского соглашения этот дисбаланс должен быть устранен.
Таким образом, текст соглашения, принятого в декабре 2015 года, сбалансирован и достаточно гибок, что естественно для рамочного документа. Однако последнее обстоятельство подразумевает необходимость детализации механизма его исполнения (так называемые модальности соглашения) конкретными государствами, а в деталях известно кто скрывается. «Модальности» соглашения сейчас являются предметом переговоров, и не исключено, что важные документы будут приняты на очередной встрече в рамках Рамочной конвенции ООН по климату в Чили в декабре этого года. Сегодня ситуация выглядит так: 187 стран, включая Россию, ратифицировали договор, однако «мелкий шрифт» туда пока не вписан.
Навредит ли Парижское соглашение «энергетической сверхдержаве»?
В определенных кругах существует мнение, что экологическая повестка дня способна подорвать статус России как «энергетической сверхдержавы». Оставляя без комментариев вторую часть термина, отметим, что определение «энергетический» вполне содержательно: у России огромные энергетические ресурсы, и совершенно нормально, что она хочет строить на них собственное развитие и использовать их для упрочения своего положения в мире. Как говорил в свое время академик Д. С. Львов, «страна должна развиваться на той основе, которую дал ей Бог».
Что касается так называемого ресурсного проклятия — это выражение в ходу главным образом у тех, у кого ресурсы в дефиците. Те же, у кого ресурсы есть — как у России, — говорят об их неэффективном использовании, об отсутствии современных, в том числе экологически чистых, технологий ресурсопользования. Проблема сырьевой ориентации экономики не в избытке ресурсов, а в дефиците технологий их переработки в продукцию конечного потребления, проще говоря, в технологическом отставании или отсталости. И в ее преодолении экологическая повестка дня способна и должна сыграть важную роль.
Решение накопившихся экологических проблем — это не тормоз, а вызов промышленному развитию, в целом индустриальной модели экономики: возникают определенные риски, но одновременно открываются окна возможностей, прежде всего связанные с технологической модернизацией. Действительно, масштабные выбросы означают ограниченную, некомплексную и, следовательно, неэффективную переработку ресурсов и более высокие издержки производителя. Это стимулирует усилия по их снижению, что возможно прежде всего путем использования современных, наилучших доступных технологий, позволяющих более эффективно использовать ресурсы. Главным образом — хотя и не только! — в ресурсном секторе экономики, в его ядре — в топливно-энергетическом комплексе.
Эмиссии свинца и сернистого ангидрида в США сократились на 4/5 до безопасного уровня за полтора десятилетия
При этом принципиальный вопрос в том, каковы конкретные затраты и каков временной горизонт модернизации ТЭК. Одно дело провести технологическое перевооружение за несколько лет, другое — за одно-два десятилетия (учитывая в том числе и отложенный эффект от инвестиций). Например, в США в 1970-е годы для решения проблемы опасного загрязнения воздуха, в том числе свинцом и сернистым ангидридом, на это потребовалось примерно 15 лет, в течение которых был разработан и внедрен экономический механизм экологического регулирования в виде продажи квот на избыточные (сверхнормативные) выбросы указанных веществ. К слову, этот же механизм был использован и продолжает применяться в ЕС для реализации Киотского протокола. Те предприятия или компании, которые выбрасывали менее установленного норматива, могли уступить излишки тем, которые превышали указанный норматив. В результате эмиссии свинца и сернистого ангидрида в США сократились на 4/5 до безопасного уровня за полтора десятилетия, в течение которых предприятиям была дана возможность модернизировать производство. Если бы они вместо стимулирования были в ближайшие же годы подвергнуты углеродному налогообложению, издержки намного бы выросли и были переложены на готовую продукцию — в конечном счете на потребителя.
Навредит ли Россия сама себе?
Специалисты и общественность по-разному относятся к Парижскому соглашению. Кто-то опасается, что, если его не реализовать, человечество погибнет от наводнений и засух. Другие боятся, что, если Россия начнет его выполнять, экономика рухнет из-за непомерных издержек. Как уже упоминалось, обе эти крайности несостоятельны.
Чего же реально следует опасаться — это эмоционального подхода и кампанейщины, которые, как доказывает пример той же Греты Тунберг, оказываются первой и нередко весьма устойчивой реакцией мирового и части российского общества на возникающие проблемы и вызовы. Кампанейщина может быть связана или с эмоциональным восприятием проблемы, или, что не лучше, с политическими конъюнктурными соображениями, которые ведут как минимум к односторонности, недооценке сложности проблемы. Сейчас очевиден перекос в сторону проблемы выбросов с явной недооценкой проблемы адаптации, что в итоге загоняет в тупик решение климатической проблемы, что, в свою очередь, через определенное время может привести к разочарованию и неверию в значимость этой проблемы.
Как говорится в старой британской поговорке, «если вы не за столом, то вы в меню»
Кроме того, такой перекос означает неэффективное использование финансовых ресурсов. Их приоритетное (и в экономическом, и в экологическом плане) направление расходования — снижение выбросов вредных и опасных загрязняющих воздух веществ: взвешенных частиц, метана, закиси азота, фторхлоруглеродов, которые также являются парниковыми газами. Снижению эмиссий углекислого газа, который составляет основную массу выбросов парниковых газов, но, в отличие от перечисленных веществ, не угрожает здоровью и жизни людей, должна быть отведена вторая роль.
Россия сделала верный шаг, присоединившись к соглашению: как говорится в старой британской поговорке, «если вы не за столом, то вы в меню». Мы сели за стол к 186 другим странам, ратифицировавшим Парижское соглашение, чтобы иметь полноценную возможность участвовать в регулировании правил и процедур его выполнения, тех самых деталей, в которых могут быть заложены риски. Теперь все будет зависеть от того, насколько компетентно и эффективно эти риски будут устраняться или сводиться к минимуму, прежде всего российскими переговорщиками на предстоящих конференциях сторон и других форумах.
При этом позиция должна формулироваться и отстаиваться, исходя из роли России как мирового лидера по сокращению выбросов в течение последних 30 лет. Когда в 1990-е Европа и США наращивали выбросы, Россия их резко сократила, заплатив при этом колоссальную цену. Промышленное производство упало на 60%, ВВП — на 50%.
Кроме того, хотя формально права России в рамках Парижского соглашения не ущемлены, его реализация, в том числе сокращение выбросов за счет технологической модернизации, требует инвестиций — либо прямых (оборудование), либо финансовых (долгосрочные и желательно дешевые кредиты), которые в условиях санкционного режима ограничены. В связи с этим следует доносить до партнеров наши требования равноправия и добиваться выгод в своих национальных интересах. Это, кстати, само по себе вполне соответствует Парижскому соглашению, которое подчеркивает необходимость учета этих интересов и дифференцированную ответственность сторон за реализацию мер по сокращению климатических рисков для населения и экономики.
редакция рекомендует
Экономика выбросов: как Россия будет соблюдать Парижское соглашение по климату
Новый оброк для бизнеса: чем угрожает экономике углеродный налог
Грета в гневе: как выступление девочки в ООН стало лакмусовой бумажкой нашей политической культуры
